Подборка Вячеслава Моисеева в «Независимой газете»

* * *

Если женщина тебя посылает

все чаще и дольше,

Это значит, она нашла

себе другого музыканта.

А Ленин где? А Ленин,

естественно, в Польше.

А Крупская с кем? Естественно,

с красным бантом!

А что Дзержинский? А он

все борется, ЧК, с чахоткой.

Запивает папиросы «Ира»

омерзительной советской

водкой,

Проклинает козни товарища

Сталина

И умрет, не дожив

до Хрущевской проталины.

Но если женщина

уже послала тебя

куда подале,

Не стоит шмыгать носом

и цитировать партийный

устав.

Мы еще и не таких

в своей жизни видали.

Передохни устав.

А потом наконифоль смычок

(не веревку!) хозяйственной

мылой

И умой немедленно ту,

что тебя послала, –

Сыграй на новой

белой скрипоч

с удесятеренной силой –

Так, чтобы вся библиотека

Крупской

вместе с ДК Дзержинского

рыдмя рыдала.

Новая биография

Геннадию Безрукову

А намедни под утро

приснилось мне вот что:

Задом наперед я надел штаны,

Пошел учиться без отрыва

от производства

И дослужился в армии

до старшины.

На гражданке стал

завсегдатаем танцпола,

И утвовал в высадке

на Эльбрус,

Двести тридцать раз

отжимался от пола

И ломал башкой

пятидюймовый

брус.

Между «Агдамом»

и дамами выбирал рыбалку,

Между крючком

и блесной предпочитал

динамит,

И однажды, подсачив большую

русалку,

Одел ее в чистый акрил

и кожимит.

Но семейная жизнь

незаладилась сразу:

Только речь заходила

о детях – не вру,

Она била хвостом, разнося

по квартире заразу,

А потом две недели метала

икру.

Наконец я решил: надо стать

машинистом

И со свистом уехать

в темнеющий лес.

Но застрял тепловоз мой

во поле нечистом,

И я не смог пережить этот

маленький стресс.

На мои пятьдесят навалилась

усталость,

Я захлопнул крышку гроба да

и был таков.

И я понял: от меня ничего не осталось,

Потому что в этой жизни я не писал стихов.

 

* * *

Напишу, как снег шерудит

в окно,

А могу написать, как дождь

Кошаком скребется

ко мне давно.

Но кому писать, если ты

не ждешь?

Я прошел ступени словесных

таск,

Изнасиловал тропы, словарь

и джаз,

Я с любой бедой расправлялся

на так.

А сейчас?

А сейчас я вырос, белый,

вот-вот — того.

Все, что было, — с устатку

глотает врем

Я не ведаю больше, чем никого,

И вот нет у меня гарем

А печаль одна и любовь — она ж,

И скребется мышь

за ребром…

Льет весенний дождь

бесконечный наш,

Переполненный серебром.