Павел Рыков в газете «День литературы»

В рубрике «Поэзия» газеты русских писателей «День литературы» читайте новую поэму Павла Рыкова «Матвевна».

Публикация доступна по ссылке на официальном сайте издания.

 

МАТВЕВНА

Поэма

 

В одной участковой больничке
Над речкой, у края села
В халатике белом сестричка
Под утро вздремнуть прилегла.

Понятно, что спать не пристало,
А сестринский пост – не ночлег,
Да вот, притомилась, устала –
Живой же, поди, человек.

Причина незамысловата;
Секрет незатейливый в том –
Ночное дежурство – приплата.
А значит, копеечка в дом.

А значит, дрова для печурки,
А значит, для всех леденцы,
А значит, кофтёнка дочурке
И малому сыну штанцы.

Да мало ли убыли в доме!
Коль муж погулять не дурак…
В палате – в предутренней дрёме
Матвевна с диагнозом «Рак».

Усталость сморила сестрицу,
Уснула, склонившись на стол.
И чудится скрип половицы,
Как будто бы кто-то вошел.

Возник из метели, где ветром
По крышу сугроб намело.
Из тьмы… А как будто со света,
Где солнце, цветы и тепло.

Вгляделась, а это – мужчина.
За тридцать, не более, лет.
Бородка? Скорее, щетина.
С мороза, а сам не одет.

На улице вовсе не лето,
Снег вихрится, будто кипит.
А этот – гуляет раздетый,
Одною простынкой обвит.

Бродяга пропитый и голый.
Откуда их черти несут?
Весь спирт в пузырьке на уколы,
А морфия нам не дают!

– Да я не за этим, сестрица.
– А что же тебя принесло?
– Здесь топят. Позволь притулиться
Хотя бы на часик в тепло.

– По мне – так, хотя бы, и на ночь,
Не то, чтобы только на час.
Да доктор Василий Иваныч,
Он строгий мужчина у нас.

Вот, разве у самого входа –
Режим санитарный суров…
О, Господи! Ну и погода!
А сам ты откуда таков?

Какая при лютой погоде
Беда к нам сюда завела?
Лицо мне знакомое, вроде…
А вроде, и не из села…

– Да я человек мимоезжий,
Замешкался, сбился с пути.
– Да как же ты в заверти снежной
Идешь неодетый почти?

Ты йог или просто привычный?
А может быть, иначе как?
– Как тут мне ответить, сестричка…
Считай, что я просто чудак.

– А, знаю: таких вот, «с приветом»
По телику видела я…
А хочешь: есть каша с котлетой –
Бабулька не съела моя.

Она не притронулась даже.
А каша на масле – смекай!
– В тепле да котлета, да каша!
Тут, прямо скажу тебе, рай.

– Про рай не скажу, не бывала.
Не знаю – придется ль бывать?
А хочешь – возьми одеяло
Да ляг на топчанчик поспать.

– Спасибо. Мне что-то не спится.
Послушаю в печке огонь…
На пришлого смотрит сестрица
И видит: пробита ладонь.

На левой пробита, на правой…
– Ты раненый что ли, гляжу?
Давай-ка стерильным я раны
Бинтом тебе перевяжу

Да сбегаю к доктору на дом,
Внахлестку пальто на халат.
– Не надо, сестрица, не надо.
Они у меня не болят.

Они у меня отболели…
Скажи, почему ты не спишь?
Кого средь полночной метели
Одна на посту сторожишь?

Пурга засыпает деревню,
Чего бы домой ни уйти…
– Уйти? А больная? Матвевна?
Живая старушка, поди!

И правда, в палате старуха,
Со стоном вздохнула во сне.
Знать, заново смертная мука
В ночном заплясала окне.

Завьюжила, взвихрилась болью.
Под сердце ударила враз.
Знать, смертынька у изголовья
Ждёт свой предназначенный час.

– А что с ней, скажи, приключилось?
– По-женски. Тебе не понять.
Терпела, путём не лечилась –
Настала пора помирать.

– А что же в казенной кровати?
Где муж, где другая родня?
– Муж был. Да опился некстати.
Сказал: «Доживай без меня».

Он был баламутный дедочек.
Друзьям отказать – ни-ни-ни.
Бывалоча: «Сядь на пенечек
Да чарочку белой прими.

А следом – немедля вторую.
А троицу – бог возлюбил».
Вот так: ветродуй – ветродуем
Случалось, неделями пил.

У нас мужиков-гулеванов
В деревне попробуй, сочти.
А сам-то ты мимо стакана
Сумеешь спокойно пройти?

А, может, ты тоже запойный
Да выгнала с горя жена?
– Да нет, я к хмельному спокойный.
Случается, правда, вина,

Глоточек с друзьями сухого…
– Так то для здоровья, считай!
– Вот именно: что тут такого…
– Да я не сужу. Отдыхай.

Замолкли. А вьюга-то, вьюга
За окнами словно кипит.
То с севера дунет, то с юга,
То вихрем с небес налетит.

Ударит, взметнёт и подхватит,
И в белое поле умчит.
То шифер ухватит на хате,
То ставнями окон стучит.

То змейкою вдоль по дороге,
Начнет, извиваясь, ползти.
То зверем кидается в ноги
Узревши, что люди в пути.

А вдруг, согласятся да сникнут,
Покорно принявши судьбу.
Сдадутся, заснут и погибнут…
Тогда во хрустальном гробу

Их бережно вьюга уложит,
Лилейным покровом накрыв.
И песню прощальную сложит
На вечный метельный мотив

Про степь без конца и без края.
Про путь, что далече лежит.
Как пел, во степи замерзая,
В далекие годы ямщик.

– А дети у бабушки? Или…
Сестрица вздохнула: – Сынка
В Афгане душманы убили,
А дочь на Камчатке пока.

Уехала с мужем давненько
Рублевое счастье шукать.
Да там прихворнула маленько.
Домой воротиться? Да, знать,

Билеты в цене неподъёмны,
А муж молодую нашел…
Они, мужики, неуёмны,
А Васька – тот чистый козел:

Детей не жалеет, наверно –
Два сына в сиротах растут.
И вышло, что наша Матвевна
Одна одинешенька тут.

– Беда, – соглашается пришлый.
– Беда, – повторяет сестра, –
Когда ты недужен, то лишний…
– Так я посижу до утра?

– Сиди, горемыка, не бойся.
Сиди, на мороз не спеши…
Есть вечное, дивное свойство
У женщин в российской глуши.

Они обо всем посудачат,
По косточкам вас разберут,
Что стоите – цену назначат,
Но стопку хмельного нальют.

И станут участливо слушать
Ваш сбивчивый, долгий рассказ…
– Милок, не стесняйся, покушай, –
Напомнив при этом не раз.

Хотя разносолы не часты
По будням у них на столах,
Всех яств нам милее участье,
Что светится в женских глазах.

И хлеба дадут вам в дорогу,
Извечным крестом осенят,
Вверяя вас Господу Богу.
– Согрелся?
– А то! Говорят,

Что жизнь стала нынче полегче?
Теперь у вас воля, земля…
И власть, вроде как, человечней?
– Ты скажешь! Взгляни-ка: поля

Чапыгой взялись да бурьяном.
И что в ней за смыслы, в земле,
Когда мужики в полупьяном
Угаре живут на селе?

– Ужель, как один?
– Да, почти что!
Бутыль да бутыль, да бутыль!
– Строга ты. А всё же, не слишком
Строга ты?… За окнами пыль

Метельная вихрит да вьётся,
В печной чертобродит трубе.
А то – словно бы, засмеётся
С подвывом о чьей-то судьбе.

О чьей? Не поймёшь с полуслова,
Спроси-ка у вьюги: «О чьей?».
В ответ она взвихрится снова:
– Нашел, что спросить! О твоей…

Ты думаешь: выживем, сдюжим!
За «так» ты меня не возьмёшь!
Мол, пояс затянешь потуже
И как-нибудь, да проживёшь.

Ан, нет! Не слагается песня:
Слова и не в склад и не в лад,
Когда над страной в поднебесье
Нечистые силы царят.

– Надюша! Голубушка! Надя!
А с кем ты беседуешь там? –
Матвевна очнулась в палате…
– Тут гость неожиданный к нам.

– Гость? Ночью? Ужели от дочки?
А может быть, дочка сама?
Ах, господи! Экая ночка!
Да где же, да где же она?

– Не майся. Она поспешает.
Путь долог, а поезд не скор…
А Русь? Сама знаешь, большая…
– Большая… какой разговор!

Хотя, поубавили… Словно,
Мясник топором напластал…
Ах, как мне, Надюшенька, больно…
Знать, доктор не то прописал.

В райцентре – соседка сказала –
Есть женщина в доме одном.
Она, говорят, помогала:
Пошепчет и с ложки – винцом.

И, вроде, становится легче…
– Матвевна! Ты сказкам не верь.
Вот, доктор придёт – и полечит.
А ты поспала бы теперь.

– А гость? Покорми человека
Он, может быть, голоден. Ты
Отдай ему, Надя, котлеты,
Что мне приносили сваты.

Вот, немощна стала некстати…
Чайку с сахарком не жалей…
Поведай, поведай, касатик:
Ты кто? И откуда? И чей?

Из тутошних? Или нездешний?
Сюда тебя как занесло?
– Шёл полем, дорогою снежной.
И вижу: мосток да село.

Огонь. Оказалась больница.
И так захотелось тепла!
Как видишь: пустила сестрица.
На улицу не прогнала.

– Лицо твоё видела, вроде…
Не ты ли в четвёртом году
Привёз из Афгана Володю
В военном железном гробу?

Ты был в те поры помоложе,
Безусый, берет голубой…
– Нет. То был не я, а похожий
Десантник, солдат молодой.

– Да как же не ты, дорогуша!
Чать, ум не покинул меня…
Сестрица! Надежда! Надюша!
Добавь-ка в палате огня.

И вправду: вы только похожи…
А всё же, твой облик знаком.
Да кто же ты, господи боже?!
Нам русским скажи языком.

– Отвечу – то дело простое.
Вопрос твой – законный вопрос.
Я, знаешь, пришёл за тобою
– Да кто ж ты? Скажи мне!
– Христос!

– Ты слышишь, Надюша? Ты слышишь?
Что мне он ответил сейчас?
А Надя уснула и дышит
Ровнёхонько. Вот тебе раз!

– Так ты не придуман? Скажи мне!
Парторг нам талдычил, что, да…
И храм повалили в деревне –
Мой дед отличился тогда.

Старухи, те – в голос ревели,
Что крест своротили, смеясь.
А мы, малолетки, смотрели,
Как грузно он бухнулся в грязь…

И я равнодушьем грешила…
Да только ли этим грешна!
Случалось, дедка материла,
Когда он напьётся вина.

Мы сроду живём без оглядки,
Как будто концу не бывать.
Ещё я соседа Ванятку
К себе заманула в кровать.

А с ним было, Господи, мило…
Грешна… Умираю я штоль…
Ох! Будто бы шилом прошила.
За все прегрешения боль.

Ещё – после дойки, бывало,
Посыпку корове домой
Несла, что в колхоза украла.
И летом несла, и зимой.

Ещё: на собраньях молчала,
Когда агитатор нудил
Про партию лыко-мочало.
И что коммунизм впереди.

Случалось, и выпить любила…
Но грех мой, что пуще всего:
Ребёночка я погубила
Из чрева исторгла его.

Она говорит со слезами.
Христос ей ни слова в ответ.
Матвевна глядит: пред глазами
Он в светлые ризы одет.

Любовью, теплом и покоем
Исполнен Спасителя взор…
А вьюга за окнами воет
И снегом засыпала двор.

– Ты что ли меня исповедал?
Да мне и прощения нет…
Он руку простёр, как отрезал.
Боль разом утихла. В ответ

Сказал Он: – Грехи отпускаю.
Ты будешь со мною в Раю.
– За что? Недостойна я Рая
За грешную жизнь за мою.

– Крестьянские вижу ладони,
На них все твои трудодни.
Пред ними склоняюсь в поклоне.
Святее святого они.

Кто жизнь во трудах целодневно –
Пред ними любая вина
Ничто. Не печалься, Матвевна.
Ты Рай заслужила сполна.

Пойдём, поднимайся. Вот, славно!
Нам близко, держись за меня…
Сестрица очнулась у лампы
Добавила в лампе огня.

И видит: как будто уснула
Матвевна. Пред тем, как уснуть,
Она небесам улыбнулась,
Завидев открывшийся путь.

Туда, где средь Райского сада,
Над быстрой и светлой рекой
Её ожидает награда –
Близ Господа Вечный Покой.